Игорь Афанасьев - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="29796168677d66646965667f6c076a6664">[email&#160;protected]</a> (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Чья — то сильная рука выхватила его из пучины, и он жадно хватанул губами сочный кусок прибрежного ветра!

— Ух, шило! — одной рукой втащил его на коня отец, а второй сильно треснул по затылку.

Фил попытался вырваться из крепких отцовых рук, но тот железной хваткой прижал его к шее коня и вывез из камышей прямо к раскинутым на берегу шатрам.

Здесь он скинул сына с лошади, словно мокрый куль, прямо к костру, и Филимон увидел рядом с собой глаза матери и услышал ее тихий голос:

— Все ты норовишь поперед всех! Ох, гляди, Филька, доскачешься до отцовского кнута!…

…Филька вздрогнул от этих слов и глянул из своего угла на плачущую Верку, которой уже досталось портновской линейкой и на взъерошенного отца, которого мать успокаивала, отодвинув подальше от детей к входным дверям.

Болело плечо, в которое его долбанула железная тварь, саднили синяки на локтях и коленях, но обиднее всего было то, что вместо радости по поводу чудесного Филькиного спасения, родители устроили настоящую головомойку и ему, и сестре.

Подробности родителям доложила продавщица из папиросного ларька, и в Филькином воображении ларек этот уже пылал ярким пламенем. Верку было жальче, чем себя. Детям был объявлен домашний арест на две недели, и Филька представлял себе, как под раскидистой липой собираются без него, как без него лупят голы в железные ворота трансформатора, как без него лезут в кусты бузины за очередными зарядами для плевательных трубочек.

Жизнь происходящая без его участия…

…Филимон отчетливо увидел улицу, двор, липу и свежепобеленное здание трансформаторной будки. Из окна небогато обставленной комнаты раздавались сердитые голоса взрослых и плач детей. Из других окон вылетали обрывочные фразы соседей, песенка про бабочку и мотылька, звуки электрической швейной машинки и грохот моющихся кастрюль. Дом готовился ко сну. Филимон поднял глаза на железную полоску с адресом на углу дома и прочитал: «Большая Житомирская, 12».

Из темной подворотни неожиданно вынырнула фигура пьяного вдрызг мужичка интеллигентной наружности, и он, поправив очки на длинном носу, многозначительно произнес:

— Если вы злы, то почему умеете творить добро своим детям, а если вы считаетесь добрыми и сердечными, то почему же вы не творите также добра нашим детям, как и своим?»

— Лев Толстой? — попытался угадать автора цитаты Филимон.

— Боже мой, — со стоном пропел мужичок и с трудом расстегнул пуговицы на ширинке, — что за страна? Ивана Грозного путают со Львом Толстым!

Мужику стало легче, а Филимон отвернулся и увидел, как по экрану компьютера заскакал зайчик с конвертиком в руках.

Филимон вытащил известие из Интернета и негромко прочитал вслух:- «Только ничего не бойтесь. Вы движетесь по спирали и можете цеплять совершенно неожиданные отголоски. Кстати, если вы думаете, что далеко от нас убежали, то заблуждаетесь. Спокойной ночи, Натали».

Ему стало даже радостно от того, что его все-таки засекли. Филимон оттарабанил по клавишам встречное «спасибо» и вслед нагрянувшие строки:

Натали никак не отреагировала на поэтическую импровизацию, и Филимон, вздохнув, вернулся к прозе жизни:

«Фильку решили отдать в школу рано — в шесть лет. Кроме того, что он бегло читал и писал, в детском садике с ним уже просто не могли справиться по причине отвратительно упрямого характера и неистребимой жажде активных действий.

Он постоянно создавал воспитательницам старшей группы повод для инфаркта: на новогоднем утреннике, когда появился весьма странный Дед Мороз с тощим мешком подарков и явно заплетающимся языком, Филька совершенно сознательно дёрнул деда за бороду, чем вызвал море радости и веселья среди ветеранов старшей группы. Под бородой оказалась красная, потная физиономия завхоза Василия Васильевича, знакомого всем по раздаче картошки и мыла. Бороду приклеить вновь не удалось, и Мороз-завхоз позорно покинул поле боя под плач самых маленьких и легковерных карапузов.

Летом же, одна из нянек обратила внимание на дружную компанию из старшей группы. Круг молодых людей собирался на корточках вокруг местных прима-красавиц Ирочки и Светочки, и юная поросль увлечённо сражалась в модную игру под названием «бутылочка». Пойманные на месте преступления развратники мужественно взяли вину на себя, хотя с правилами игры их познакомили дамы сердца.

Старшая группа явно созрела для первого класса киевской школы № 25, куда и была приписана почти в полном составе.

Первое сентября надвигалось неумолимо, а Фильку просто преследовали дурные предзнаменования. Вначале он попал в неприятную ситуацию на Гончарке: ему необходимо было добраться до куста бузины, ягодами которой, из боевой плевательной трубки, можно было здорово ответить врагам из восьмого номера. Куст рос на крутом склоне Гончарной горы, куда, в то время, мусорные машины свозили «непищевые отходы», а точнее — бумагу, упаковки, железные банки и болванки. Не дотянувшись до боеприпасов всего несколько сантиметров, Филька поскользнулся на какой- то мерзости и кубарем покатился вниз. Земля и небо ритмично менялись местами, а вслед за ним гналась огромная консервная банка. Нет, по дороге встретились и другие острые и режущие предметы, но эта банка стремилась нанести наибольший ущерб Филькиному лицу. В результате, когда он совершил обратное восхождение от подножия горы до собственной квартиры, Верка чуть не сошла с ума, увидев в кухне окровавленного брата. Ей приходилось переживать по двум причинам: она отвечала за младшего и если после случая с троллейбусом получила взбучку от мамы портновской линейкой, то в данном случае трудно было представить себе степень наказания. Вторая причина была более мелочной — собственно жизнь и здоровье младшего брата, но к данному вопросу у Верки уже было своё отношение, и иногда ей самой хотелось нанести младшему родственнику травму, причём — существенную. Выручила Анна Абрамовна, которая с помощью перекиси и зелёнки выяснила степень повреждений, и сам Филька, который благородно сознался папе, что обманным путём ускользнул от старшей сестры. Результат этого мужского поступка заставил Филю долгие годы размышлять над вечной дилеммой: всегда ли необходимо быть честным и правдивым — к травмам лица и головы добавились синяки от офицерского ремня на нижней части тыльной стороны тела.

В то же самое время случилась и настоящая трагедия.

Строители завезли песок в один из рядом стоящих дворов. Чистый, жёлтый речной песочек. Детвора ринулась в кучу со своими лопатками и ведёрками и очень скоро обнаружила большой продолговатый предмет. О находке, по секрету, сообщили старшим пацанам, которые явились с молотком и отвёрткой и стали отбивать головку длинного цилиндра. Работа была тяжёлой, многим надоело это занятие, и они разошлись по другим важным делам. Остался Генка, его младший братишка, копавшийся в песке чуть поодаль, и еще один малолетний сапёр, имени которого так никто и не вспоминал впоследствии, потому что любое имя должно было иметь тело, а тела, как раз, и не осталось. Грохот рванувшего снаряда был слышен по всей округе. Слух о трагедии разнесся со скоростью осколков, а сами осколки лишили жизни ещё и младшего братишку Генки. Его самого Бог и Судьба охранили удивительным образом: за мгновение до взрыва он повернулся боком к боезаряду, и осколки так и пошли вдоль худенького тела — по касательной, не нанеся ни одной смертельной раны. Его младшему брату повезло меньше, хотя сидел он на метра три дальше от эпицентра взрыва.

В результате всей чреды событий многие родители, в том числе и Филькины, заточили отпрысков в узкое пространство комнат, с редкими выходами во двор — на час, но с регулярными поверками из окон. В гулком каменном мешке двора звучали разноголосые вопли матерей и бабушек:

— Вова! Будь под окном!

— Саша! Саша! Немедленно иди домой.

— Филя!!

К этому женскому хору подмешивались два баритона старьёвщика и точильщика:

— Вещь, вещь, старый вещь!

— Точу ножи — ножницы, пилы правлю..

Пилы правились, выбрасывались из окон тряпки и стоптанные башмаки, а тоскливое лето приближалось к одному из важнейших жизненных поворотов.